Юрий Розанов

– Если бы не Виктор Гусев, мы могли бы и не узнать о комментаторе Юрии Розанове, ведь так?

– Мы не знаем, что было бы, но отчасти это так. По сути дела, вот здесь же, на берегу Останкинского пруда, в 96-м году мои друзья выпивали и закусывали. Я к тому времени уже пару лет как не пил, но время проводил с ними с удовольствием – у нас хорошая компания. Закуска лежала на газете «Спорт-Экспресс», в ней я и набрел на конкурс канала, на котором работал тогда Витя Гусев. И я, наверное, третий раз в жизни повелся на «слабо», пока они разливали по 25-й, сделал четыре шага на телецентр и записался для участия. Викторину эту мне довелось выиграть.

Тогда интернет был, но Википедии не было – чтобы выиграть, что-то надо было знать. Я должен был выиграть путевку на чемпионат Европы в Англию, но заграничного паспорта у меня не было. Может быть, я бы его и успел сделать, но Витя Гусев вел эту викторину и в середине оной смотался во Францию комментировать матч между «Нантом» и «Спартаком». И то ли на неделю, то ли на десять дней там почему-то завис. И у меня тупо не было времени сделать уже загран.

Так мы и познакомились с Витей, с тех пор нас связывают очень хорошие отношения. На чемпионат Европы я не поехал, вроде как пройденный этап. Но тут опять же на «Плюсе» объявляют набор комментаторов, единственное – возрастной ценз в 30 лет. Мне 34. Тогда я позвонил Вите и попросил кассету с моим комментарием передать на «Плюс». Для меня это было развлечение. Допустим, для меня написать сочинение через черновик невозможно. Написать заметку, сидя и потея над ней, тоже невозможно. Если что-то не идет, я откладываю дело до завтра и жду, когда пойдет. Это жизненный принцип. Так и здесь – для меня это была развлекуха. Отдавая эти кассеты, я совершенно не парился, позвонят мне или нет. Но мне позвонили.

– Гусев рассказывал, что вы на Евро-1996 не поехали, потому что работали в закрытом НИИ и загранпаспорт вам было сделать очень тяжело. Что это за НИИ?

– Дело не в НИИ. Дело во времени. Когда очаровательная девушка предложила мне приз, я не знал, что волен брать деньгами. Мне казалось неудобным брать деньги, надо взять путевку, а потом узнать, что делать дальше. Но часть денег я все-таки получил. Приличная сумма – порядка двух тысяч долларов. В 1996 году этого хватило, чтобы моя дочь на полтора месяца поехала в Шотландию и вернулась оттуда, свободно разговаривая на английском.

– Что вы делали до этих 34 лет?

– Я по многим НИИ шлялся. Я никогда не останавливался на одном месте работы, меня никогда не интересовали деньги как таковые. Сейчас время установочное. Сейчас время, когда человек с 7 лет, если не знает, чего хочет, так папа с мамой и друзья вобьют в его голову. Тогда многие плыли по течению, я в том числе. Я учился в техвузе, не доучился, ушел с диплома. Я до определенной степени не был взрослым человеком, да и сейчас им не являюсь. Поэтому я и не парился по месту работы, я их легко менял. У меня достаточно много записей в трудовой, но все это было не очень серьезно. Потом наступили перестроечные времена, и кто там где только ни был. Единственное, я знал, что заниматься бизнесом – это не мое, я завалю любое дело. Мне две вещи делать нельзя – что-то чинить и заниматься бизнесом. Все остальное я, в принципе, делать умею.

– В детстве вы активно занимались спортом. Каким именно?

– Мне все виды давались, кроме домино – там у меня рассеивается реакция. Все остальное получалось. Учеба давалась очень легко: пришел из школы, за 25 минут сделал уроки и побежал. Одна тренировка, другая, третья. Игровые виды. И футбол, и хоккей, и баскетбол, и настольный теннис, и стоклеточные шашки. Я увлекался всем. Больше того, научился читать в пять лет. И вещь, которую я научился читать бегло после букваря, – газета «Советский спорт».

– В чем вы были успешнее всего?

– Мне трудно говорить «лучше». Вот здесь шрамик, на левом глазу. Это я в пять лет спрыгнул с одних качелей и поймал другие. Время, где лучшее должно прорываться – рубеж школы и института. У меня попер баскет. Но у меня поплыл вестибулярный аппарат, и стало понятно, что большой спорт закрыт… Но если говорить о том, где я ближе всего был к званию мастера спорта, то пожалуй, это настольный теннис. В силу хорошего перворазрядника, а то и кандидата я играл уже в 13-14 лет. Плюс шашки. С программным директором Владимиром Горбачевым в первые годы существования канала, когда все сидели в одной комнате, блицевали целыми днями.

– Говорят, первый репортаж для комментатора как первый секс. Волнительно и незабываемо.

– Неправда. Это лозунг. Как правило – да. Но у меня было не так. Комментатором я хотел быть всегда. Но я боюсь быть неправильно понятым: «хотел» не значит, что куда-то тыкался. Я бегал комментировал сам себя, многие это делали… Первый мой комментарий был, когда я был не сказать, чтобы мальчиком, если уж мы о сексе говорим. Когда Евгений Майоров взял к себе в группу, он, уже больной тогда, улетел комментировать в Израиль матч нашей сборной и остался там консультироваться у какого-то специалиста. Это был 96-й год, осень, через полтора месяца должен был открыться канал. Нам с Владиком Батуриным выдали говорилки – такие же диктофоны, как и тот, что лежит сейчас на столе. На ту пору это был раритет такой, как какое-нибудь авто вроде «Ламборджини», он был у одного человека из 10 тысяч. Евгений Саныч велел нам ходить с ними по хоккейным матчам и наговаривать по 15 минут, а он потом будет отслушивать.

Мы припирались, два дурака, в Сокольники, куда ходило полтора человека и где главную публику составляли милиционеры с собаками, и наговаривали эти 15 минут. Ребята, у которых висели автоматы, смотрели на нас то ли как на шпионов, то ли как на кого-то еще. Было жутковато: чувствовал себя идиотом – раз, потенциальной жертвой – два. После всего этого, когда пришлось работать, не было ни пустого дворца, ни автоматов на плечах, но работа по сути – та же самая. Когда второго числа ноября месяца девяносто шестого года мне пришлось сесть в кабину, я абсолютно не боялся. Если мы говорим о первом сексуальном опыте, там волнение превосходит все возможные пределы и порой приводит к каким-то последствиям. Этого не было. С этой точки зрения я был достаточно взрослым. Мне уже точно было не 16 лет в условном смысле.

– Это правда, что вы были одним из тех, чью консультацию получал Роман Абрамович перед тем, как купить «Челси»?

– Я единственный раз ручкался с Романом Абрамовичем – это было в лужниковском VIP на матче ЦСКА – «Шахтер». Я не знаю всю вертикаль: Абрамович – кто-то там еще – кто-то еще – кто-то еще. Я могу сказать, что я мог бы написать аннотацию по каждому игроку, но это не была аннотация специалиста в том смысле, как это принято понимать. Я не считаю, что я помогал собирать Абрамовичу «Челси». Более того, если бы такая ситуация сейчас возникла и, покупая «Челси», он обратился бы ко мне, я бы порекомендовал двух-трех людей, которые в трансферном смысле являются лучшими специалистами, чем я.

– Например?

– Это не обязательно должны быть комментаторы. Это люди, которые ведут АПЛ на постоянной основе. Например, Дима Долгих, конференцию которого читаю с громадным интересом, я считаю, в этом отношении подкован гораздо лучше меня. У меня может вывалиться кусок двухнедельный или даже двухмесячный касательного того или иного игрока. Как-то так получается, что я не могу отсматривать сейчас все. Считать себя специалистом – наверное, нет, в том смысле, в котором это требуется теперь… Приятно, что такая история гуляет, она тешит самолюбие, но я бы не сказал, что считаю это своей заслугой.

– Георгий Черданцев сказал, что английская премьер-лига – самый большой мыльный пузырь европейского футбола. Вы, надо думать, не согласны?

– Абсолютно не согласен. Но я не вижу смысла с ним спорить. Потому что когда мнение высказывается безапелляционно – не важно, кто его высказывает, Вася, Юра, Леша, кто угодно еще – оно не повод спорить. На здоровье, пусть человек остается при своем мнении. Я не люблю состязаться в том, кто больше кричит, кто чаще повторяет рефрен – тогда песня будет состоять из одних припевов.

– Вы много комментируете чемпионат Голландии. За что вы любите это странное соревнование?

– Изначально это был единственный кусок, который был мне доступен. Я долго работал в группе у Майорова, имел отношение к хоккею и на футболе долгое время не появлялся. Голландский чемпионат был первым, на который меня начали ставить. Отчасти зная мою любовь к голландской сборной с 74 года, отчасти – просто потому что больше ничего не было. Это было время, когда Голландию не показывали в прямом эфире. Матчи нам присылали на кассетах, они валялись на таможне, потом приходили сюда и за недельку я озвучивал пять-шесть игр... Это очень интересно. Причем не голландский футбольный чемпионат, а голландская погода – как они все там растут? Там унавожено так, что приезжают взрослые дяди со всех стран и собирают то, что только что из-под земли появилось. Вот пожалуйста – Мадуро уехал в Испанию. Ну, дай ты ему еще год-другой у себя пообтесаться. Кому сейчас прибыток? Ни голландской сборной, ни Мадуро, ни «Валенсии». Потому что спешат. Сейчас нет времени ждать. Там выкосили все, что можно. Поэтому меня не удивляет, что голландцы ничего в Европе не добиваются. И, думаю, еще нескоро добьются.

- В своей отборочной группе сборная Голландии сыграла 8 матчей и все выиграла. Что ждет ее на чемпионате мира-2010?

– Я не верю. Тут опять сказывается брендово. «Буры», «считай как дома». Кто там был в этой ЮАР? Кто знает, буры там или нет? Кто знает, любят они голландцев или нет? Вроде бы должны, мы читали. Я не очень верю, потому что футбол голландской сборной всегда был ориентирован на конкретных исполнителей, на работу с мячом. В этом смысле, конечно, там хорошо. Хотя и не очень, потому что там вряд ли будет жарко и голой техникой не возьмешь. Команды физически мощные будут иметь преимущество. Именно поэтому я не очень верю в победу южноамериканской команды. Дальше. Те ребята, которые должны у голландцев править бал – здоровый ван Нистелрой, здоровый ван дер Варт, здоровый ван Перси, здоровый Роббен, здоровый Снейдер, – это команда, равных в мире которой если есть, то Аргентина и отчасти Бразилия. Был случай, чтобы все пятеро были здоровы? Никогда. А чтобы все пятеро больны? Сколько угодно. Думаю, на каком-то этапе там проклюнется игра типа «ах!», но закончится все так, как закончилось в Базеле.

– Лучший репортаж в вашей карьере?

– Есть такой. Но по эмоциям, не по качеству. Финал хоккейной молодежки в Галифаксе в 2003 году. Тогда Путин поздравил команду, «Первый канал» тут же отреагировал, послал в аэропорт сборную встречать. Поскольку никто не рассчитывал выиграть, оказалось, что картинки нет ни у кого, кроме как у нас. Кончилось тем, что они купили у нас этот матч с моим комментарием. Когда я на пересадке в Вене звонил и поздравлял супругу с Рождеством, она удивлялась: «Ты что, перешел работать на «Первый канал»? Я тебя сейчас там слушаю».

Победа – хорошо, обкричался я там, конечно, здорово. Но тут какая история – у меня как раз во время этой командировки ушел из жизни отец. Он уже был в больнице. Я не хотел уезжать, право такое канал мне делегировал. Но он мне сказал: «Если я отсюда выкарабкаюсь, а ты не поедешь, я никогда не подам тебе руки». Это, если угодно, был не приказ. Это была рекомендация, которой я не мог не последовать. Поэтому эмоции у меня были сдвинуты. Где-то я был агрессивен по отношению к канадцам – мне нужно было куда-то свои эмоции выплеснуть. Весь турнир прошел на таком эмоциональном фоне.

– Почти все комментаторы ругаются с ньюсмейкерами: Гусев – с Широковым, Андронов – с Червиченко. У вас, кажется, таких ситуаций не бывало?

– Чтобы подобное началось, надо мониторить. Я предпочитаю живую жизнь жизни в интернете, а все дрязги растут именно оттуда. Конфликтов в эфире у меня было сколько угодно. Конфликтов житейских – сколько угодно. В 2001 году мы пробовали с Васей работать хоккей. «Колорадо» выиграл у «Нью-Джерси» седьмой матч Кубка Стэнли, было утро, мы пошли испить кофейку. И за этим же самым столом на ровном месте разругались так, что не разговаривали полгода. Все знают, что мы друзья, но это не значит, что на футбол мы смотрим одинаково. Дружба она тем и хороша, что ты можешь ругаться, сколько угодно, но если ты разругался до соплей, но завтра тебе надо бежать на помощь, надо все забыть и ехать на помощь.

– Вы не только говорите о футболе, но и пишете. Насколько вам это нравится?

– Я до сих по печатаю одним пальцем. Первый год, который я сотрудничал с «Газетой», я писал от руки. Это гемор был не только для меня, но и для всех окружающих. Переучиваться и печатать всеми пальцами? Больший ужас у меня бы вызвало, если бы сейчас пришлось сесть за руль. Мне трудно писать, когда маленький формат. Колонка в 3,5 тысячи знаков получается слишком общей. Писать что-то длинное, для души – всегда риск упереться в то, что тебя обвинят в потоке сознания, «много букв», «не осилил». Быть форматированным – требования в современной пишущей журналистике. А мне уже поздно быть форматированным. Вот я говорил про отца, это самый остроумный человек, которого я знал на свете. Самый остроумный! Если меня попросят сравнить его со Жванецким, я Михал Михалыча поставлю на второе место. Формулировать так емко, как мой отец, я не научился. Порой я растекаюсь мыслью по древу, и формата мне не хватает. Поэтому мне лучше, когда просят написать на какую-то тему. Выдумывать тему, вытряхивать ее из рукава я не самый большой мастак. Потому что пока буду вытряхивать, из нее потянется остаток рубашки и что-то еще. Именно поэтому я не могу вести блог.

– В свое время вы вели конференцию на сайте Red-Army.ru. Команда вашего детства – ЦСКА?

– Да. Ребята с Red-Army вышли, видимо, зная, что мне чуть-чуть не хватает до сотни выездов. Причем сотня тогда – это не то что сейчас. Сейчас пробить золотой – десять процентов от бюджета, ах, героизм. А вот в Ереван на собаках – немного сложнее. Последний выезд – 11 июня 1991 года, «Раздан», Сергеев забивает на последней минуте, команда под охраной уходит под трибуны, и я точно знаю, что с этим делом завязываю. На ту пору это либо должно быть главным, либо не должно. Я решил, что не должно. С той поры я спокойно ко всему отношусь.

– Сколько дней надо потратить, чтобы добраться до Еревана на электричке?

– Да по-разному было. Можно же и зависнуть в каком-нибудь городке по дороге. Это был образ жизни. Это молодость была. Кто ж считает дни в молодости?

– Пару лет назад зрители «Плюса» включили телевизор и не узнали вас – вы очень похудели. Как вам это удалось?

– Очень просто. Сижу я как-то в 16-й комнате. Весил я на ту пору 151 кг. Звонит телефон. Не мобильный, а тот, который на столе – а на работу я в тот день выходить не собирался. Поднимаю трубку, говорит Герман Ткаченко. Мы в хороших отношениях и общаемся довольно часто, что доставляет мне большое удовольствие. «Значит так, Роза, – говорит он. – Я знаю, что ты не любишь советов, и, даже если бы тебе позвонил Путин что-то советовать, ты бы ответил достойно. Не повышай голос, а просто спустись вниз. Там ждет машина. Съезди на ней куда надо». Таким образом я оказался у доктора Волкова. И за год сбросил больше 40 кг. Сейчас 5-6 вернулось, но 120 все равно не 150.

– Вы, кажется, худели вместе с Леонидом Слуцким?

– Мы не знали, что мы худели. Но ему сбрасывать было гораздо меньше. К тому же он помоложе и поспортивнее. А я ненавижу тренажеры, бег ради здоровья. Для меня всегда разнились игровые виды и спорт вообще. На каком-то этапе я даже стал все остальное называть физкультурой. Все обижались, хотя негатива в это я не вкладывал.

– Василий Уткин как-то признался: «Единственный способ похудеть – меньше жрать».

– Это понятное дело. Но мне не приходилось сдерживать себя. Есть список продуктов, которые есть можно, которые есть нельзя. Но не есть после шести вечера, когда у тебя матчи до трех часов ночи, нельзя. Тогда ты сдвинь свои сутки! Я приходил домой и спокойно съедал грамм 500 отварного языка с соленым огурчиком. И ложился спать.

Конферанс, тысяча долларов

– Илья Казаков пишет роман о любви, Алексей Андронов гоняет на ралли, Владимир Стогниенко катается на роликах, Виктор Гусев без ума от классического рока. У вас есть увлечение, не связанное с футболом?

– Ничто не чуждо, но чтобы хобби поглощало меня целиком – да нет, наверное. Ты назвал фамилии людей, трое из них работают на других каналах – там загрузка меньше. Процитировав Довлатова, коллега Казанский был абсолютно прав. Он приехал из Липецка, ходил-ходил, осторожничал-осторожничал, делал сюжеты для «Футбольного клуба», потом ему дали комментировать, и он сказал: «Здесь работа становится высшей формой досуга». Это правда. Но не надо путать и думать, что эта работа – медовый месяц.

– Вы известны как заядлый игрок на тотализаторе…

– Я бы хотел узнать – откуда?

– Так ваши же коллеги и говорят.

– Думаю, все эти разговоры идут от атмосферы подкалывания в нашей 16-й комнате и небоязни упоминать это в репортаже. Еще, может быть, от того, что кто-то где-то меня увидал в окошке букмекерской конторы. Не хочу сказать, что это неправда. Но это не есть игра на тотализаторе. Это выход эмоций. Я же рыжий. А рыжий – это не цвет волос, а состояние души. Я любому делу отдаюсь целиком. Когда я с супругой разговариваю, коллеги с хитринкой сначала улыбаются, а потом говорят: «Как мы тебе завидуем». Надо любому делу отдаваться целиком. Почему я бросил? Потому что понимаю – главное семья. Если ты начинаешь предсказывать исходы матчей, тебе становится интересно. Но когда становится очень интересно, тебя захлестывает. Градус переживаний абсолютно не зависит от суммы ставки. Я никогда не играл в тотализатор на сумму, которая может меня серьезно расстроить.

– Были ли у вас выигрыши, которые могут вас серьезно обрадовать?

– Самую большую ставку сделал в начале века. Вася как-то где-то прилично выиграл, решил сделать хорошее для человечества, купил четыре путевки и пригласил меня, Тимура Журавеля и Ромку Трушечкина в Стамбул, на матч «Галатасарай» – «Реал». Был март, достаточно холодно, в отеле предупредили, что воруют. Я долго думал, в итоге билеты и документы оставил в гостинице, а деньги взял с собой. После матча выход в одну дверь 18 тысяч человек, и я чувствую в кармане руку. Человека, который доставал бумажник, видел. Человека, которому передавали бумажник, видел. Но сделать ничего не мог. Давка. С 94 года я не употребляю спиртных напитков, но тут с расстройства наклюкался так, что мама не горюй. Занял я у Васьки денег, их надо было как-то отдавать. Да и злой я был на этих турков. В общем, на ответный матч поставил: «Реал» больше двух с половиной», коэффициент 1,7, ставка – тысяча долларов. Уперли 30 тысяч рублей, их я и поставил. «Реал» выиграл 3:0. Я счел это справедливым. Не люблю большие ставки, потому что это может завести. Не за то отец бил, что играл, а за то, что отыгрывался.

– Самая памятная похвала в вашей жизни?

– Не похвала – комментарий. Естественно, главное, что западает – это от Евгения Саныча, человека, который моим обучением занимался персонально. Так вышло, что он попросился на матч «Спартак» – «Лада». Едем мы на матч, он уже совсем на костылях, говорит: «Розанов, будешь работать перерыв». – «С какого перепуга? И вообще, с чего это вы решили поехать на этот матч?» – «Очень просто – сегодня будут вывешивать свитера – мой, Бориса и Старшинова. Если я буду работать матч, меня погонят на лед. Куда я на лед пойду с этими костылями?» После матча – цветы, все дела, я его жду. Рядом Михалев, Цыгуров – суровые хоккейные мужики. Майоров и говорит: «Вот Юра, лучший мой ученик…» И паузу держит майоровскую. Суровые брутальные ребята, сейчас, думаю, слезы навернутся, а он продолжает: «Но все равно, зараза, работает больше под Маслака. Конферанс ему ближе!» И начинает смеяться.

– И финальный вопрос. Илья Казаков считает вас лучшим комментатором России. Кого считаете лучшим вы?

– Вопрос, на который я отвечал грандиозное количество раз: ребята, не называйте лучшим никого. Комментатора оценивают по-женски, на уровне «нравится – не нравится». Все. Других критериев нет. От того хлеще, наш или не наш. Меня за этот год обвинили, что я: а) болельщик «Спартака», б) «Динамо», в) «Локомотива», д) «Зенита». Только в болении за ЦСКА не обвиняли. Меня же готовы были смешать, когда я узаконил кержаковский угловой на матче «Спартак» – «Динамо» (0:2). Все, плохой. Что-то про «Динамо» сказал – опять плохой. Я никогда не считал, что мой стиль подходит для интернета. Для интернета ближе зажиг. Я не стремлюсь зажигать и поэтому был удивлен, что в опросе на нашем сайте зрители «Плюса» присудили мне первое место.

Я разделяю понятия «лучший» и «любимый». Мой любимый игрок мадридского «Реала», еще до эпохи Фигу и Зидана, – Фернандо Морьентес. Мне и в голову не могло прийти, что он ровня по мастерству Раулю. Это мешает быть любимым? Мой любимый футболист голландской сборной и вообще всех времен и народов – Йохан Нескенс. Он что, ровня Круифу? Ни разу. Если брать по совокупности умений, по тому, что в это вкладываю я, т о, конечно, лучший комментатор – Василий Уткин. Если говорить про любимого комментатора, то это Михаил Мельников. Я как-то раз работал с ним журнал Лиги чемпионов. Я хочу за эти 12 минут сообщить все. И я тараторю, два раза сбиваюсь, проглатываю окончания и что-то все-таки забываю. Вторую часть работает Миша, и он совершенно спокойно, никуда не спеша, никого не гоня, рассказывает все, да еще и шутит в придачу. При этом в Топ-5 комментаторов по совокупности умений я бы Мишу не включил. А вот любимым назову.

Номер один в профессии – это завирачина. В том и прелесть комментаторской профессии. Я могу сказать, как я работаю. Перед собой я вижу человек двести – тех, кого я знаю лично, тех, с кем я как будто бы сейчас беседую, тех, чья смска может до меня добраться после игры. Это порой совпадает, порой это работает во вред. Но это моя метода. Может, меня опять толстовцем назовут, но я не гонюсь за тем, чтобы набрать голый рейтинг.

Источник: peoples.ru