Василий Васильевич Сенько по национальности украинец. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1940 года. В 1941 году окончил военную авиационную школу.
В 1952 году окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. В настоящее время полковник В. В. Сенько продолжает службу в Военно-Воздушных Силах Советской Армии.
— Вашим новым штурманом будет младший лейтенант Сенько, — сказал командир полка лейтенанту Барашеву. И чтобы не бередить раны пилота, вдруг прервал разговор: — Идите, знакомьтесь с ним.
Едва ли что бывает тягостнее для летчика, нежели возвращение в полк без самолета, а еще горше — без экипажа. Кажется, только вчера сплелись в один узел шесть сильных, молодых рук, и трое поклялись друг другу сражаться вместе до последней минуты войны. И вот уже нет штурмана Травина, стрелка-радиста Андриевского и нет воздушного корабля. Дмитрий Барашев сам его сжег по ту сторону линии фронта.
Они летели восемь часов, а не хватило всего четырех минут. Из подбитого тяжелого бомбардировщика тонкой струйкой, как кровь, сочился бензин, а ветер предательски изменил свое направление. Спутал, сбил все расчеты штурмана и оказался коварнее врага. Кусочек непройденного маршрута вместил всю трагедию последнего полета. Оставшись после перестрелки с врагом один, Барашев преодолевал этот кусочек почти три педели. Бежал, полз, переплывал холодные сентябрьские реки, отстреливался и все же пробился к своим. Один из трех.
Встреча с врагом всегда разжигает ненависть к нему. На предложение командира полка отдохнуть Барашев ответил отказом. Он просил экипаж и корабль. Он рвался снова в полет.
Что же будет теперь? Новый штурман младший лейтенант Сенько не водил корабль по дальним маршрутам. Боевой опыт у него есть, но он с легкомоторной авиации. Сможет ли он заменить Травина?
Первые же полеты осенью 1942 года были не к берегам Шпрее и Дуная, как раньше, а к родной Волге. Это время — самое трудное, самое напряженное за всю боевую историю полка. Начались тяжелые оборонительные бои в Сталинграде. Вражеские бомбардировки и артиллерийские обстрелы не прекращались и ночью. Весь город в огне. Был брошен клич, ставший девизом: «Выстоять!» Этот клич принял и полк дальних бомбардировщиков.
Первый вылет нового экипажа. К самолету шли молча, каждый переживал это событие про себя. Василий Сенько тихий, застенчивый и худенький, почти как Травин. Только лицо его белее и волосы — чистый лен. А глаза такие же светлые, разве только голубоватости больше. Радист Н. Подчуфаров смуглолицый, рослый, плотный, как Барашев.
Взлетели и вскоре увидели — впереди в полнеба пылало зарево. Подчуфаров спросил:
— Что это?
— Сталинград, — ответил Сенько.
На борту тишина. Внизу смутно проплывали извилистые берега Волги, черные пятна островов. Чем ближе подлетали они, тем явственнее видели потрясающую картину битвы.
После полетов во вражеский тыл резко изменились масштабы боевых действий тяжелых бомбардировщиков. Наши наземные войска местами стояли в нескольких десятках метров от гитлеровских войск. Экипажи сразу ощутили тесноту в небе. Была ночь, но на земле и в воздухе кипел бой. Мерцали зенитки, вспыхивали и гасли прожекторы, с левого берега беспрерывно била наша артиллерия. Вперехлест летели горящие трассы и целые снопы огня. Порой он смерчем ввинчивался в небо, и тогда, казалось, горели облака. А среди этого моря огня штурману надо отыскать световое «Т». Оно укажет на скопление вражеской пехоты и танков в одном из районов города.
Барашеву хотелось подбодрить Сенько, снять напряжение. Молчит — значит еще не видит «Т».
— Ну, смотри, штурман, смотри! Цель где-то близко...
Сенько чувствует уверенный лет корабля. Его радует искреннее желание Барашева помочь ему. Глаза его острее обшаривают с высоты пылающие кварталы города. Цели он еще не видит, но готовится к сбросу бомб. Уверен — курс взят правильно, и короткое «так держать!» он произносит спокойно и твердо...
На земле Сенько молча вышел из самолета. Барашев доволен новым штурманом, смотрит на него и думает: тихий, застенчивый, первый вылет, а бомбил здорово, и в такой сложной обстановке...
— Видел, куда упали бомбы?
— В цель, штурман, в цель!
Потом Барашев перехватывает задумчивый взгляд Сенько:
— Ты что, штурман?
— О Сталинграде думаю. Тяжело там нашим.
Барашев думал о том же, о тяжелом единоборстве на берегах Волги.
— Друзья, не будем отдыхать. Подвесят бомбы — и на задание...
Предложение командира принято — экипаж отказался от отдыха. Подлетая к Сталинграду второй раз, Барашев спросил:
— Видели пулеметный огонь с воздуха в первом полете?
— Видели, — ответили Сенько и Подчуфаров.
— И нам бы надо к бомбам прибавить огоньку.
Сбросив бомбы, экипаж атаковал зенитные батареи врага, ударил по прожекторам. Это было дерзкое и неожиданное для гитлеровцев нападение. Воспользовавшись этим, другие экипажи наносили меткие бомбовые удары. Так в новой обстановке Барашев и Сенько стали использовать пулеметы как наступательное средство.
Уже после первой ночи Барашеву казалось, что они давно вместе летают. Ему нравилась точная работа Сенько. Минуты зря не потратит — как по ниточке проведет корабль.
На следующий день командир и штурман снова вели разговор:
— Вася, а сели-то мы еще в темноте...
— Да, рассвет едва-едва пробивался.
— А если пораньше взлететь?
— Выиграем время...
— Догадываешься — что это значит?
— Третий вылет?
— Да, третий...
— Подвеска бомб много времени отбирает.
— А мы их так, без лебедки, — Барашев двинул плечом, показывая, как он будет подвешивать бомбы. — Приказано изматывать врага — будем изматывать.
В очередную ночь они взлетели первыми. Вернувшись, шли к люкам, руками подвешивали «сотки». Заходили на посадку последние экипажи, а они уже снова взлетали. Так до самого утра. Выкроив время, в эту ночь они совершили три боевых вылета.
По примеру их экипажа группа летчиков и штурманов заявила командиру о своем желании летать трижды в ночь. Мощь бомбовых ударов полка возросла. С быстротой молнии облетела весть о начале наступления Советской Армии под Сталинградом. В штабе на огромной карте каждый день отмечали флажками передний край. Летчики видели, как загибались фланги наземных войск. Где-то на Дону должно замкнуться кольцо окружения. Много было разговоров: скоро немцы попадут в мышеловку — много ли их там? Глубок ли снег? Пройдут ли по целине наши танки? И главное — куда теперь будут летать тяжелые бомбардировщики?
Отступая, гитлеровцы судорожно цеплялись за каждый клочок земли, переходили в контратаки, пытались остановить продвижение советских войск. Боевое напряжение полка росло. Экипажи летали с вечера до рассвета, громили зажатую в стальное кольцо вражескую группировку.
Как-то, вернувшись с третьего полета, Барашев подошел к Сенько.
— Штурман, смотри, — сказал он, указывая на тару от бомб. — А что если столько же свезем за два вылета. Пусть враги знают, что наши арсеналы полны, народ дает нам боеприпасов сколько нужно.
— Взлетим?
Уловив в светлых глазах Сенько поддержку, Барашев хлопнул крагами:
— Взлетим, Вася! Взлетим!
Так, в самый разгар сталинградского сражения Барашев и Сенько стали в полку зачинателями полетов с повышенной бомбовой нагрузкой. За одну ночь они сбрасывали на врага столько бомб, сколько совсем недавно возили пять воздушных кораблей.
И этот почин с энтузиазмом был воспринят однополчанами. Командир полка И. К. Бровко всячески поощрял экипажи, которые делали по три вылета в ночь, возили повышенную бомбовую нагрузку. Но это еще не все. Главная забота — точно бомбить, причинять врагу как можно больший урон. А тут особенно важно умение штурмана. И Сенько обладал им. Нанося удар, он засекал другие объекты в районе цели. В очередном полете метко обрушивал на них груз бомб.
Надо было летать и летать. Но, как назло, испортилась погода. Сперва легкая дымка растворила контуры самолетов. Потом плотная кисея закрыла аэродром. В небе, не успев появиться, пропадали первые звезды. А тут разведка сообщила: на одном из аэродромов скопилось много вражеских самолетов. Оттуда они прикрывали отступление своих войск. Разве можно ждать?! Опыта дневных полетов не было. Бровко задумался — кого послать?
— Пробьетесь к аэродрому? — спросил он Барашева.
— Пробьемся! — твердо ответил летчик. — А Сенько не промажет.
Барашев не ошибся — Сенько даже в такую коварную погоду уверенно ориентировался в воздухе, вел корабль на цель. За Доном показались наши наступающие войска. Бесконечным потоком шли пехотинцы, тянулись танки, орудия. Потом увидели немцев. Они лежали у обочины дороги, уткнувшись в снег, чернели по всему полю. Самолет летел под облаками, то и дело прячась в них. Вот и аэродром. Немцы бросились к зенитным установкам. Сенько и Подчуфаров обстреляли их из пулеметов. Было хорошо видно, как метались и падали враги. Когда Сенько сбросил бомбы, возникли огромные взрывы, полетели в воздух обломки фашистских машин. Четыре гитлеровских самолета было уничтожено в тот раз.
А погода все портилась. Не только ночью, но и днем не прекращались метели и снегопады. Видимость 50 — 100 метров. Низкая облачность, туман и обледенение приковали авиацию к земле. Барашев и Сенько не могли спокойно сидеть без полетов. Не могли жить, чтобы не бить врага. Теперь Барашев понял, что с Сенько можно идти на любое задание. Это он на земле тих, а в небе точен и смел.
В один из дней Барашев подошел к летчику С. А. Харченко.
— Степан, а когда осенью в сорок первом летали, ведь тоже погоды не было?
— Неважная была погода. Облачность, дожди, снег... А летать летали.
— Днем?
— Днем.
И Харченко рассказал, как на бомбардировщике штурмовая врага под Тулой, у Ясной Поляны ж Косой горы.
Потом Барашев говорил с Паращенко и Красновым. О тех же полетах. Задумчиво ходил по стоянке, думал. В такую погоду можно скрытно подойти к цели, уйти, незамеченным проскользнуть перед носом вражеского истребителя... Воздушные корабли не могут под чехлами стоять на земле. Надо летать. Он твердо верил в то, что погода эта может стать союзником, если умело ее использовать. И он знал, что с Сенько он найдет любую цель — как бы ни бесилась погода и как бы, ни лютовал враг.
Барашев идет к командиру полка.
— Разрешите на задание?
— Да разве сейчас пройдешь?
— Пройдем на бреющем.
Он стал доказывать, что при полете на высоте 15 — 20 метров самолет не обледеневает. Земля поглощает шум моторов, и противник не сможет сразу определить курс самолета. Зенитчики не успеют открыть огонь или будут стрелять под большим углом неприцельно...
Это был дерзкий налет. Не могли взлететь в небо ни истребители, ни штурмовики. Ни один самолет, экипаж которого не владел слепым полетом, не мог подняться в воздух. Облака давили землю, снежные метели слепили глаза.
На малой высоте даже в солнечный день нелегко определить место самолета. Внизу все сливается в сплошную мчащуюся назад ленту. С калейдоскопической быстротой меняются ориентиры, и можно проскочить цель.
А сейчас все утонуло в непроницаемой снежной мгле, и штурман только время от времени угадывал местность. Выручал опыт, добытый во всех прошлых полетах. Сенько и в этих условиях безошибочно вывел дальний бомбардировщик на вражеский аэродром и, как всегда, метко сбросил бомбы. Потом зашли на цель еще раз. Проштурмовали самолетные стоянки из пулеметов. В результате удара уничтожили три самолета, подожгли склад боеприпасов, а на обратном маршруте экипаж рассеял три больших обоза противника.
В тот же день Сенько положил точную серию бомб по железнодорожной станции. Огонь бортовых пулеметов завершил атаку эшелона с живой силой. А вскоре взлетел в воздух и другой эшелон, так и не успевший прибыть на фронт.
Погоды не было, а удары с воздуха продолжались. Горели танки, автомашины, заправщики. Когда наши войска выбили противника из этих мест, они увидели, что овраги завалены вражескими трупами, разбитыми танками и орудиями. Такой урон врагу нанесли экипажи тяжелых кораблей в дневных полетах.
Однажды Барашеву подали центральную газету.
— Дмитрий, прочти.
Примененный им новый тактический прием был расценен как пример выдающегося летного мастерства. О летчике-новаторе теперь знала вся дальняя авиация. Знала она теперь и о штурмане Василии Сенько.
Памятен весенний день 27 марта. Полку было присвоено наименование «гвардейский». Сенько и его командир Барашев награждены «Золотыми Звездами» Героя Советского Союза.
В те дни газета авиации дальнего действия «Красный сокол» писала о штурмане Сенько: «Когда товарищи поздравляли его с высокой правительственной наградой, с присвоением звания Героя Советского Союза, он краснел и терялся в ответах. И все знали, что Василий Сенько растерялся впервые.
Кажется, что по натуре ему больше подходила его первая гражданская специальность: учить детей основам химии и зоологии. Но скрытый в его душе темперамент героя, энергия боевика заставили покинуть стены спокойной школы, своих внимательных учеников. Другое требовала душа: и он пошел в авиацию».
Сражаться с врагом Сенько начал под Ленинградом. Это его бомбы разрушили вражеский мост через водный рубеж. Он еще был в воздухе, когда в полк пришла благодарность от наземного командования. Сенько совершал посадку на партизанском аэродроме, доставляя оружие. Сбрасывал боеприпасы частям, находившимся во вражеском тылу. На Дону и под Сталинградом совершенствовалось его штурманское мастерство. Теперь у него было уже 200 боевых вылетов. Его самолет ни разу не сбивался с маршрута, а бомбы всегда поражали цель. Летая с Барашевым, Сенько проявил новые штурманские качества. Он стал лучшим фоторазведчиком в полку.
В ночь на 28 марта полк сделал три боевых вылета. Неутомимые Сенько и Барашев совершили четыре.
Раз Сенько с Барашевым пришли к самолету, а техник доложил:
— Ресурс кончился, товарищ командир, — выждав немного, добавил, — уже четвертый ресурс.
Четвертый. Как быстро бежит время. Глядя на механиков и мотористов, Сенько с командиром думали, какую же тяжесть вынесли они, земные труженики. С распухшими и растрескавшимися на студеном ветру руками, которые не заживали всю зиму, они готовили самолеты в бой. По четыре вылета в ночь!
— До получения нового самолета полетаем еще на этом красавце. Моторчики-то работают, — сказал Барашев. И экипаж летал еще несколько ночей.
Потом получили другой корабль. Командир полка не мог им отказать. Они ни разу не возвращались домой, не выполнив задания. За осень и зиму в полку никто не летал больше их. Никто не поднимал больше бомбовой нагрузки. Никто не сделал больше боевых вылетов. В славной когорте полка экипаж командира Барашева и штурмана Сенько задавал тон в боевой работе, и его примеру следовали все.
Весной гвардейцы опять начали летать в глубокие тылы врага. Наносили удары по военно-промышленным центрам и крупным железнодорожным узлам. Опять вся страна, весь мир следили за этими героическими полетами, за мощными ударами экипажей дальней авиации.
Сенько склеил полетную карту, разложил ее на столе и удивился. Длинная, как простыня. На одном конце — свой аэродром, на другом — Германия. Обычная масштабная линейка казалась теперь игрушечной. Сколько надо было их, чтобы плотной линией соединить две точки, как бы олицетворяющие собой жизнь и смерть. Сенько обвел цель кружками и, как всегда, перекрестил ее красным карандашом. Черная, с редкими изломами линия упрямо шла на запад. Она пересекала десятки рек, множество городов и сел. Проходила над крупными лесными массивами и безлесьем, над безлюдным краем болот. Сначала — наша земля, потом — вражья.
Барашев посмотрел на ровные столбики цифр, что стояли справа от линии пути:
— Сколько?
— Восемь часов, — ответил Сенько.
Ему еще никогда не приходилось летать по такому маршруту.
Восемь часов зенитки и истребители врага будут подстерегать их корабль. Восемь часов Барашев будет держать в руках штурвал. Восемь часов Сенько, не видя земли, будет рассчитывать курс и скорость, чтобы не сбиться с пути и нанести бомбовый удар в заданное время. Восемь часов радист Подчуфаров будет вслушиваться в эфир и, не смыкая глаз, оберегать экипаж от истребителей врага.
И погода все восемь часов будет показывать свой коварный характер. Где-то на маршруте встретишь мощнокучевую, пронизанную молниями облачность и будешь искать «коридорчик». Где-то попадешь под ливневый дождь, а еще опаснее — обледенение.
Но на цель надо прибыть минута в минуту.
В таких полетах работа у штурмана самая напряженная. Чтобы своевременно выйти на цель, находящуюся в самой Германии, поразить ее и вернуться домой, он учитывает секунды, градусы и даже метры. Он ведет тончайшие расчеты полета, находясь в тумане, дождевых тучах и снежных зарядах. Он считает во вражеском огне и в те долгие минуты, а порой и часы напряженного беспокойства, когда экипаж скрытно и с коварной неотступностью преследуют ночные истребители врага. У штурмана все перегрузки в полете идут на мозг. Расчеты... Расчеты... Расчеты... Успех всего полета — в точности работы штурмана и в согласованных действиях всего экипажа.
Едва ли где так прочно сходятся люди, как в экипаже дальнего бомбардировщика. Длительный полет над станом врага, вечный шанс быть сбитым огнем или разломанным свирепыми грозовыми тучами рождает в людях презрительное отношение ко всякого рода опасностям. На борту тяжелого корабля утверждается та необходимая здесь атмосфера, в которой нет места мучительным сомнениям, внезапному отчаянию и тревоге за жизнь, здесь властвует неколебимая вера друг в друга и в то, что ты победишь.
Корабль идет в густой дымке. Часто то там, то здесь бьют зенитки. Город, на который они летели, лежит внизу черным пауком. Притаился, молчит. И только когда посыпались первые бомбы, начал изрыгать огонь. Рыскающие по небу прожекторы создавали сплошные световые поля. Казалось, небо горело. Но ни зенитный заслон, ни слепящие прожекторы не могли остановить корабли. Подходя к цели, Сенько с огромной высоты увидел внизу всплески огня. Они разрастались в пожар большой силы. Вблизи загорелось что-то еще, потом он увидел взрыв и новые пожары. Это уже его бомбы.
Дальние маршруты... Путь от Волги до Вислы, Одера, Шпрее и обратно. Где-то в России, отстаивая в смертельных схватках с врагом каждую улицу и дом, каждый метр родной земли, бились сверстники Сенько. И до чего же им казалась далекой в то время немецкая сторона. А он вторгся в самое вражье логово. Частицей Родины был для него воздушный корабль.
И вот уже почти весь маршрут проходит над территорией противника. Усталость берет свое. Ноет спина, отекают ноги. Хочется хоть на минутку закрыть глаза и под монотонный рокот моторов немного вздремнуть. Но этого допускать нельзя. Враг где-то рядом, ищет тебя. И три пары глаз сверлят темноту.
В дальнем полете на учете каждый грамм горючего. Топливо ставило экипаж в строгие режимы. Малейшая ошибка, отклонение от маршрута — и уже нет гарантии, что вернешься на свою базу. Но штурман Сенько и по дальним маршрутам безукоризненно водил тяжелый бомбардировщик. С ним Барашеву было по плечу любое задание. Сенько, человек высокой культуры, пришелся Барашеву по душе — достойная замена Травину. Полеты в сложных метеорологических условиях закалили его. Он всегда с большой ответственностью относился к заданию. Сенько ни разу не ошибся в отыскивании цели, метко бомбил, фотографировал. Авторитет его был высок. В полетах с Барашевым его штурманское искусство совершенствовалось, и он стал мастером самолетовождения.
Тысяча километров непроглядной ночи. Начиненное порохом небо. Ощетинившийся зенитными орудиями вражеский край. Летит он час, другой, не видя земли и звезд, обходя грозу и крупные города. Где-то на третьем или четвертом часу полета он должен безошибочно вырвать из темноты вражеский объект, по которому надо нанести бомбовый удар.
На этот раз цель — крупный железнодорожный узел в глубоком тылу врага. Сенько припал лицом к стеклу фонаря. Внизу расплывчатые, ни на что не похожие ориентиры. На дальних маршрутах даже при точных расчетах возможны отклонения от линии пути. Но он, лидер, должен в любом случае выходить на цель точно. Сенько уверен в расчетах. Наступил тот момент, когда землю он должен увидеть своими глазами. Позади него, совсем близко, идут полки, дивизии, корпуса. Каждый экипаж летит самостоятельно, и каждый штурман напряженно смотрит вперед, ждет сигнала Сенько. Лидер им должен указать цель.
Да, штурман уверен в расчетах, но дымка, съедающая очертания объекта, все же тревожит его. Исподволь закрадываются сомнения. Но верх берет вера в себя, в свои расчеты, в свой экипаж. Все же он решается сбросить пока только одну светящую бомбу. Она раскалывает темноту, и сквозь тонкие, словно проржавевшие облака Сенько видит сходящиеся линии железнодорожных путей. Расчеты подтвердились.
И вот накатывается на цель волна первых самолетов. Когда тяжелые корабли вставали на боевой курс, узел уже был освещен, как днем. Прожекторы рассекли небо, замерцали зенитные разрывы, тротиловая гарь проникла за обшивку корабля. Но вражеские зенитки и прожекторы были бессильны. Внизу фонтанировал огонь плотных серий тяжелых бомб.
Радостно возбужде нный, Сенько видел, как рос, усиливался в небе наш крылатый плацдарм. Еще много раз Совинформбюро сообщало о действиях нашей дальней авиации по военно-промышленным центрам фашистской Германии. И часто лидером ходил двадцатидвухлетний лейтенант Василий Сенько.
В этих трудных полетах раскрылся весь боевой талант и мастерство штурмана. Барашев не ошибся в Сенько. Один из самых сильных летчиков АДД Дмитрий Барашев летал теперь с одним из самых сильных штурманов АДД. Потом Сенько выполнял задания с другим экипажем. Но лидером оставался до конца войны. Василий Сенько — единственный в Военно-воздушных Силах штурман, дважды удостоенный звания Героя Советского Союза.
Он не может объяснить, когда в нем пробудился зов к небу, откуда взялась эта неукротимая страсть летать. Но одно, самое главное в жизни, для него всегда было ясно: он летал в бой за Советскую Родину. Гвардии полковник Сенько и поныне служит Отчизне в боевом строю.
Источник: peoples.ru
