Изучая маньяков-убийц, директор Центра оценок, психиатр из Чикаго, доктор Э. Моррисон пришла к выводу: "Маньяки похожи друг на друга как близнецы, и представляют собой настоящих изготовителей котлет. У них запрограммированная психология". По ее убеждению, психическое развитие таких людей застыло еще в возрасте 6 месяцев. У них не было переходного периода, когда младенцы начинают понимать, что они отличаются от матери и окружающего мира. "Как ребенок исследует мир, - утверждает Моррисон, - так маньяк исследует процесс убийства. Оно для него не больше чем детская игра. Так мальчишка разбивает часы, чтобы узнать, отчего они тикают".
В эту концепцию американского психолога не вписывается мироощущение и жизненная философия Алексея Сударушкина, врача и убийцы детей. Это человек с прекрасным образованием и положением в обществе, доктор медицинских наук, блестящий детский врач, к которому на прием попасть было почти невозможно. Очередь растягивалась на год, родители больных детей на него просто молились, и не без причины: он ставил на ноги совсем безнадежных.
Сударушкин мог помочь своим пациентам, но не помог самому себе справиться с патологическим желанием убивать: раз в полгода врач превращался в насильника-убийцу. Он возвращал детей к жизни, лечил их, и в то же время насиловал и убивал таких же детей. Смерть беззащитного созданья приносила ему, временное, правда, но облегчение. Муки и страдания ребенка доставляли наслаждение.
Это безумие продолжалось достаточно долго, трудно было даже предположить, что в этом чудо-педиатре кроется садист и извращенец. Но когда все же сомнений не осталось, состоявшийся суд приговорил Сударушкина к высшей мере наказания.
Решение суда убийца воспринял спокойно и смиренно. Незадолго до приведения в исполнение приговора В. Логинов, журналист, сотрудник газеты "Совершенно секретно", посетил Сударушкина в камере смертников. Ему даже удалось записать на магнитофон исповедь убийцы, поражающую воображение не только фактами, но и попытками осмыслить свои поступки философски, с точки зрения "высших сфер". А может, это диктовалось подсознательным желанием оправдать себя?
Однако умение пофилософствовать о высших материях не помогло Сударушкину достойно встретить смерть. Сотрудник МВД, очевидец расстрела убийцы, рассказывал позднее, что в ожидании выстрела "хлынуло у него изо всех дыр - и моча, и экскременты... Не верил до последней минуты, все на что-то надеялся..."
Перед вами выдержки из этого монолога-исповеди:
"После института поехал работать в Магадан... Там я сделал свою первую кандидатскую диссертацию. Вскрыл пятьсот детских трупиков и нашел закономерность. Теперь дети в Магадане не умирают от этой болезни. Но что я за это получил? Червонец прибавки к зарплате? Внутреннее удовлетворение? Нет его, как нет и благодарности людей. Им глубоко плевать на того, кто нашел метод.
Когда я вскрывал мертвых детей, слышал голоса: жалобные и плачущие. Сначала думал - слуховые галлюцинации. Потом разговорился с рабочими крематория. Они признавались, что слышали крики душ, когда сжигали трупы. И у меня, стало быть, души младенцев плакали, им больно было. Я решил, что близок час, когда я загремлю в дурдом. Но скоро все прошло. К голосам привык и даже подстроился под них. Вводил трупу наркоз, и голосов не было. Тогда душам не было больно. Неподалеку от Сусумана есть Долина смерти. Несколько тысяч политзаключенных лежат подо льдом, как живые. Иногда их даже с самолета видно. Но, знаете, какая там аура... тончайшая... трепетная... Я ездил туда заряжаться. Души заключенных свили там себе гнездо и дежурят, как на посту. Меня они не любили, но все-таки подпитывали...
Я имел много денег, потому что в сезон ездил с артелью старателей как врач. Когда мы возвращались в Магадан, то на три дня закупали кабак и гудели. Я брал червонцы, как колоду карт, и поджигал этот веер. Официантки давились от злобы. Потом я швырял под стол пачку денег, и толстые бабы лазили на карачках, как собаки, рыча и вырывая друг у друга купюры...
Есть такая штука на стыке наук - филологии и физики - качество времени. Это мера траты жизненных сил в определенный промежуток: когда за день человек проживает год, а может, и три. Так вот - качество времени моего магаданского периода можно охарактеризовать небывало концентрированной растратой жизненных сил. Семь моих колымских лет - это около тридцати материковых. Там я стал личностью, но там впервые и надорвался, хотя по-началу и не заметил, что надрыв-то был смертельный. Он повел меня в пропасть, хотя внешне я рос и прогрессировал. И патологией этого страшного сдвига управляла душа, вырастившая из него то, что ей очень хотелось: педофилию...
Я жаждал добраться до истоков живого. И чем ближе к этой тайне стремился, тем похотливее и сладостнее становилась ревность моя ко всему молодому, молоденькому, младенческому... Порою мне хотелось вообще влезть в утробу женщины и, уменьшаясь до яйцеклетки, превратиться в то эйронейтрино, что и есть само тело души. А потом проделать обратный путь: родиться со знанием тайны жизни и самому создавать живое, так необходимое для моей страсти.
Я никогда не считал это патологией, не считаю и сейчас. У науки нет этики, потому что нет ее и в жизни. Ведь все мы рано или поздно сдохнем, и тогда смерть неэтична, неэтична и жизнь... Конечно, я мог бы убить себя. Вернее, свое тело. Но душу-то убить нельзя. Завтра же у нее будет новое тело, и с ним она будет вести себя так, как с моим. Это неразрешимая проблема. А потом, она очень и очень тонкая. Божественная, я бы сказал. У нее такие прозрения, что ум мой частенько содрогался от восторга. В эти минуты я ее страстно любил и благодаря ей делал чудеса. Как Христос: возьми постелию свою и ходи! Но все же достиг я такого искусства врачевания прямо-таки нечеловеческим трудом...
Я же десять лет с крысами жил. Клетки дома завел, кормил, мыл, выхаживал. Потом перебивал хребет, пересаживал спинной и головной мозг, экспериментировал и экспериментировал... И никто мне не помогал, ни одна собака. А завидовали, сволочи, по-черному. Я открыл несколько тайн. Кандидатских три штуки написал, докторских две. На пятерых хватило бы:..
Ну, а потом? Нервы, нервы, нервы... Я себя страшно тратил, а восстанавливаться не мог. Первое время пьянка помогала, потом наркотики. Но и это скоро надоело и стало неэффективным. Душа требовала сильнейшего стресса, с кровопусканием. Короче, жертвоприношения. Это" качели, понимаете? Да нет, этого никому не понять. Надо быть в такой шкуре...
Я тщательнейшим образом продумывал каждый акт. И после этого такое освобождение, такая легкость!.. Да, мои преступления сверхужасны. Я все понимаю и жду самого ужасного наказания. Я приму его заслуженно и спокойно. Правда, может, психика не выдержит, но это уже ее проблемы. Душа моя выше моей психики и выше моего разума. Только высота эта опрокинута вниз...
Какова была цель моей жизни? Стать чудо профессором и садистом-убийцей? А теперь я уйду, и будет другой профессор-убийца. И все сначала... Что за заколдованный круг? Уже ясно, что тот набор душ, что разведен на Земле, неизменен. Может, всю мерзос ть Вселенной рассадили здесь, и любая душа, готовая вырваться из этого Сада, уже и не знает, куда ей податься, - забыла дорогу назад, а может, и не знала ее вовсе... Стало быть, опять Екклезиаст, опять суета сует и томление духа..."
Читая этот монолог, содрогаешься от ужаса при мысли о том, что такие люди находятся рядом с тобой, твоими детьми, а ты не зная внутреннего содержания человека, доверяешь ему. Возможно, это бред больного человека, но ведь как трудно оказалось увидеть ту грань, за которой скрывалось безумие.
Согласно учению Будды, душа преступника обречена на вечные странствия. И если верно это учение, то в таком случае в интересах общества не. убивать таких людей, как Сударушкин, а содержать их под стражей в идеальных для их здоровья условиях, - отдаляя момент, когда душа убийцы после его смерти поселится в новой телесной оболочке и вновь проявит себя страшным образом.
Источник: Самые опасные маньяки
Источник: peoples.ru