Николай Полевой

Когда Николай Полевой в 1837 году переехал из Москвы в столицу, петербуржцы, по свидетельству Ивана Панаева, были поражены, увидев "робкого, вялого, забитого господина, с уклончивыми ужимками, всем низко кланявшегося, со всеми соглашавшегося и как будто не имевшего чувства собственного достоинства". И это знаменитый редактор "Московского телеграфа", властитель дум, отважный ниспровергатель литературных авторитетов?!

Да, то был он: критик, который первым взглянул на отечественную словесность с позиций ее социальной значимости и первым начал формировать общественное читательское мнение. Но – уже вчерашний. Потому что в очередной своей рецензии раскритиковал проникнутую идеями "православия, самодержавия и народности" драму Кукольника и заявил, что "рукоплескания зрителей не должны приводить в заблуждение автора". А среди зрителей-то был не кто иной, как Николай I. И тут уж разверзлись небеса, и грянул такой гром... "Телеграф" закрыли, а самому Николаю Алексеевичу запретили печататься, тем паче заниматься редактированием.

Для главы семейства, в котором росли с емеро детей, это было равнозначно смертному приговору.

Выход был только один – стать литературным рабом: работать под чужим именем да к тому же за мизерную оплату. А поскольку никто, кроме петербургских "Северной пчелы" и "Сына отечества", не предложил Николаю Алексеевичу даже этой унизительной должности, то и оказался он в одной компании с титульными редакторами обоих изданий – пресловутыми Гречем и Булгариным. Обесчещенный, сломленный и одинокий.

Над ним смеялись, его презирали. Причем прежде всего именно те, кто девять лет подряд воспитывался на его "Московском телеграфе".

Умер он до срока, в пятьдесят два года. Смерть Полевого на мгновенье примирила с ним всех: на похоронах присутствовал цвет столичной литературы, сам Белинский в отдельной брошюре воздал должное заслугам Полевого перед российской словесностью. Но, как верно подметил тот же Панаев, "забываются все люди, имеющие несчастие умереть еще заживо".

Источник: peoples.ru