Евгений Дзичковский

В эти выходные вам наверняка кто-то звонил. Кто?

– Было интервью с Анзором Кавазашвили, хотя я не знаю, кто кому первый звонил – он в редакцию, или ему. Конечно, у него были претензии. Сформулировал он не очень понятно: с одной стороны, сказал, что у него связаны руки. С другой стороны, сказал, что расследование не закончено. На мой взгляд, это взаимоисключающие вещи. По моей информации, все те материалы, которые я использовал при подготовке к статье, и так были у него на руках. Плюс, там еще одна версия бытует.

Что за версия?

– Очень похожа на ситуацию с Сергеем Ивановым и ГЛОНАСС. Как бы «я все знал, но не раскрывал, чтобы не спугнуть». Поэтому вроде как для отвода глаз до этого было сказано, что расследование прекращено. Еще рассказали, что возмущался очень Александр Бубнов. Сказал, что я для него теперь нерукопожатный, хотя мы и раньше виделись всего раз в сто лет.

При подготовке к статье вы общались только с букмекерами?

– Свои источники я раскрою я в суде, если до него дойдет.

Кто-то им уже угрожал?

– Вячеслав Главатских, один из четырех игроков делавших ставки на матчи и упомянутых в статье. Мне лично он не звонил, общался с ним Павел Николаевич Алешин. Ну, пусть подает в суд, имеет право. Вот только кроме того, что он делал ставки, я ничего не написал. А он эти ставки как раз не отрицает. Странно, что он нашел в этом какое-то оскорбление или клевету.

Спустя два дня вам есть что рассказать помимо того, что было написано в статье?

– Есть, что знаю. Но что могу рассказать – нет. Потому что тогда как раз будет суд. Есть какие-то факты, полуслухи, но я писал только то, что могли подтвердить хотя бы два источника.

В конце 2010-го вас звали в Комитет по этике. Почему ничего в итоге не вышло?

– Как мне сказал Фурсенко, один из президентов клубов резко высказался против. Интересно, что времени прошло довольно много – между приглашением и итоговым отказом. Месяца три, наверное. Первый раз Фурсенко звонил в декабре, тогда «Спартак» с «Жилиной» играли, я как раз был в Словакии. Когда он звонил, чтобы сообщить об отказе, я уже был в Хантах на биатлоне. Причем еще до звонка я прочитал в интернете, что сформирован состав Комитета, в котором меня нет. И написал об этом колонку. Буквально через час сработала какая-то странная обратная связь, мне позвонил Фурсенко и принес извинения.

Кто был против – вы так и не узнали?

– Ну, мне достаточно своих догадок. Которые я не озвучу, конечно. Почему? Корпоративная этика.

Корпоративная этика между журналистом и функционером?

– Нет, просто понятно, что утечка была из газеты. Поскольку это место моей работы, раскрывать я не буду.

Если бы тот президент был не против, вы бы пошли?

– Я не могу сказать, что я очень хотел. Это потеря времени, нервов, и достаточно бесполезное занятие по итогам. Но в этой ситуации мне не хотелось быть в положении Григория Явлинского, который всегда всем недоволен, но ничего не делает. Поэтому лучше делать что-то в хреновых условиях, чем в этих же хреновых условиях не делать ничего. Есть пример: Константин Эрнст. Его критикуют, и понятно, что канал прогосударственный. Но в этих условиях он делает хорошее телевидение. Разумеется, если отбросить всю эту часть с пропагандой. Пусть уж лучше так, чем если бы мы получили еще один убогий канал. Надо пытаться, биться.

Несмотря на критику, у вас, судя по всему, были неплохие отношения с Фурсенко?

– Рабочие. Он почти всегда давал мне интервью, не давал уже после Евро. Он тоже, видимо, понимал, что лучше общаться с кем-то, чем ни с кем. А сейчас, за час до вашего прихода, я получил открытку с личной подписью с Фурсенко и поздравлением с Новым годом. Каким-то таким детским почерком. Я обалдел. У нас с ним, кстати, был однажды разговор не под запись. Он пригласил меня в свой кабинет, и мы полтора часа говорили о жизни. Тот случай, когда я не только задавал вопросы, но и советовал что-то. «Сергей Александрович, но вот это же очевидно». «Ты не понимаешь, мне тяжело». Больше неформальных бесед у нас не было.

Известно, что вы дружили с Арсеном Найденовым. Расскажите о вашем знакомстве.

– Мы познакомились в 2000 году. Редакция тогда отправила меня на 20 дней в Сочи освещать сборы наших клубов. И это совпало с тем временем, когда «Жемчужина» вдруг начала гореть по деньгам – пошло одно заявление, второе. У меня, кстати, жена сочинка, и я на «Жемчужину» ходил каждое лето с 1995 года. Так вот, мне дали задание: иди разбирайся, узнавай. Я пришел. Сидит Найденов на базе, команда не кормлена, машина одна на всех, еле ездит. Я начал что-то писать. По ходу командировки мы ездили в Краснодар, он пытался договориться с тогдашним руководством Кубани, чтобы они, может, под крыло взяли. Так и познакомились. Потом уже начали с ним встречаться в каких-то неформальных обстановках. При этом я прекрасно понимал, кто такой Найденов, а он – кто такой я. И никогда не предлагал мне то, от чего я заведомо откажусь. Очень прикольный дядька.

По просьбе Найденова вы написали книгу о нем и о «Жемчужине». В творческом плане вам самому было интересно над ней работать?

– Нет. Книгда из двух частей. Первая – о Найденове. Я там выступил диктофоном, записал и литературизировал его рассказ о своей жизни. Получилось же вообще как. Он как-то сказал: «Напишешь обо мне книгу?» «Да», – говорю. Чего не написать? У меня работа – писать. И все, а потом он начал умирать. Болел, хворал. А в какой-то рассказал, что нашел издателя. Я начал выполнять обещание, приезжал к нему в больницу. Надо было успеть написать ее. И мы успели – книга вышла за два месяца до его смерти.

Главным условием издателя было наличие второй части – целиком посвященной «Жемчужине». Вас это не смущало?

– Ну чего смущаться… Я встретился с 20 людьми, которые олицетворяли «Жемчужину», сделал с каждым большое интервью. Все это записал, приложил статистику.

Издателем книги был президент «Жемчужины» – Дмитрий Якушев. Вы понимали, что написать объективно не получится?

– Во-первых, мне никто не говорил, что писать надо только хорошее. Во-вторых, это не книга, по сути, это представительское издание, которое с одной стороны хотелось видеть Найденову, с другой стороны – руководству «Жемчужины». Условно, когда команда выходит из второй лиги, людям раздаются какие-то наборы: шарф, футболка, еще что-то. И вместе с этим – эта книга. И, кстати, я до сих пор уверен, что мочить руководство «Жемчужины» особо не за что. Все это выглядело по-дилетантски, конечно – это да. Но то, что они пытались развернуть какой-то бизнес, наладить футбол – в этом нет ничего плохого. А потом у человека накрылся бизнес, команду он содержать не мог. Они совались к Ткачеву, к Мутко, хотели как-то подлечь под олимпийский проект. Но не получилось.

Иван Рубин, бывший гендиректор «СЭ», сказал: «Дзичковский в Сочи денег не брал, что ли? Знаю, что брал и знаю, у кого».

– Я тогда был в отпуске. Кстати, все люди, по которым Рубин тогда прошелся, были не в редакции.

Он и возмущался.

– Да, при этом уверенно о нас говорил. Я могу сказать, что после отпуска мы встретились в нашем лифте, и я попросил его сказать: сколько, когда и от кого я брал. Ответа я не услышал. Услышал многословную речь о том, что все это бред, до чего вы довели.

Сколько раз в вашей карьеры вам предлагали взятку?

– Раза три-четыре точно. Ни людей, ни суммы я, конечно, не назову.

Людей – понятно. Почему не суммы?

– Ну не знаю… Там речь шла в основном о позитивном освещении чего-либо в конкретной заметке. Не надо только путать это с гонораром за книгу. Иногда же люди помогают программки к матчам делать, никто не говорит, что их купили. Важно только не получать деньги от двух сторон сразу – от газеты и от клуба. А все те случаи еще в начале 2000-х были. Ну и суммы соответствующие – 500, 1000 долларов. Все это от людей из футбола, понятно.

Общаетесь ли вы с этими людьми теперь?

– С некоторыми общаюсь. Как раз, наверное, потому что не взял, у них какое-то уважение ко мне проснулось. Но я нахваливать себя не хочу. Ну и как говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. А то я сейчас скажу, а потом кто-то подумает: «Ага, этому не тысячу надо, а миллион». И тогда я раз, и сломался! А я ведь Sports.ru уже рассказал, какой я прекрасный. Меньше всего мне хочется выглядеть святее Папы Римского.

Руководители клубов, с которыми у вас непростые отношения?

– Евгений Гинер. Любви большой между нами нет. Я недавно писал колонку про Капелло. Думал, про что написать? Иностранный тренер, три дня на подготовку перед матчем. Какие аналоги? Непомнящий. Была же у него такая ситуация – тоже иностранный тренер, тоже пара дней на подготовку. Как он себя вел? Звоню. Он говорит: «Да-да, я с удовольствием расскажу». Через полчаса он перезванивает и говорит: «Ты с пресс-службой только поговори». Я звоню пресс-атташе ЦСКА, а мне говорят: «Не надо общаться с Непомнящим. У нас по тебе есть позиция». Я говорю: «Так я же не о ЦСКА, о Камеруне». «Нет, все равно не надо».

Известно, что вы пришли в журналистику в чине подполковника ракетных войск. Где вы служили?

– Сначала в Калужской области, потом перевелся в Одинцово. Я служил на крупном узле связи, у него было пять филиалов. После училища меня определили в один из них. Но в Одинцове служил одноклассник, поэтому когда должность освободилась, он говорит: «Не хочешь к нам?» «Хочу». Так что я остался в той же части – только ближе к Москве.

Какими были ваши отношения с солдатами?

– А мне, кстати, писал один из них потом в «Одноклассниках»: «До сих пор помню, как вы нас строили». Но в позитивном смысле, был благодарен. А тут гаишник недавно остановил под Ростовом, спрашивает: «Что, военный бывший? Вот я бы своего командира отловил, живой от меня не ушел бы». Ко мне другое было отношение.

Из своих командиров никого отловить не хотелось?

– Был старшина в училище, которому после пятого курса, когда мы уже получили лейтенантские погоны, сильно досталось. Побили инициативной группой. Входил ли в нее я? Да. Но вообще я бунтарем не был. Есть система, все уже придумано до тебя. Вот тебе рабочее место, сиди, работай. Нарушил – наказан.

За 17 лет службы вы чаще встречали плохих или хороших людей?

– Хороших. В армии очень много хороших людей. Но кого-то, к сожалению, ломает машина, они врастают корнями в гаражи, дачи, спирт. У меня спилось много знакомых, бывших однокурсников.

Вы говорили: «Конец 90-х – сложное время, было много заморочек. Куча всяких приказов».

– Тогда пытались сохранить армию и придумали кучу ограничений, потому что народ валил из армии, деньги не платили по несколько месяцев. Обедать не на что было вообще. Мы как-то пришли с другим майором в столовую, а у нас только чай без сахара и серый кусочек хлеба. Поэтому люди уходили. Кто-то – в криминал. И через год я встречал человека на иномарке, в пиджаке, с цепями. А я свою «Оку» купил еще до этого за какую-то смешную сумму. Когда отдал человеку деньги, он доложил сто рублей и купил моющий пылесос.

В криминал уходили редко. В основном искали разные подработки. Я тоже. Охранял магазин однажды, супермаркет в Одинцове. Работал в ночь, была будка, камеры, мы должны были за этим следить. Над нами был самый главный охранник, которого взяли из соседнего дома, и он нас все время проверял. А еще был сын хозяин, молодой армянчик, который возвращаясь в пять утра из казино, из всяких Golden Palace, имел обыкновение заглядывать в наши будки. Естественно, мы там дрыхли все – чаек, печка, валенки. И сразу минус 50 процентов месячной зарплаты. И вот была у нас это борьба это со злом. Так что я не очень много там заработал за полгода.

Из будки выходить ни разу не приходилось?

– Нет, не грабил никто. Только приятель, который в другую смену работал, напивался, угонял машину, разбивал ее об стенку и потом с хозяином разбирался. У меня потом уже были другие работы.

Например?

– Одно время был причастен к продаже на Горбушке всяких аксессуаров к бытовой технике. Знакомы взяли, я приезжал на выходных, помогал что-то делать. Там и в офисе была работа, и на складе, и на самой Горбушке стояли в машинах в валенках. Один раз у меня там украли всю выручку. У меня набрюшник такой был, и там вся дневная выручка. Подошло ко мне два парня, притерлись, и все. Нет набрюшника. Самое интересное, что через неделю они пришли на то же место, и я их увидел, позвал милицию. Причем я не просто позвал, а сначала увидел, как они лишали денег такого же, как я. Милиция пришла, заломала им руки. Я уже на взводе, говорю: «Мы готовы писать заявление, давайте!» А они говорят: «Без вас разберемся». Никаких денег я, естественно, не получил. А через какое-то время снова увидел тех парней на том же месте.

В армии вы часто сталкивались с откровенными отморозками?

– Нет, но один случай помню. Это 98 год, я уже переехал в Одинцово, получил квартиру. Шел на службу, там метров 500 через гаражи. Зима. Я иду и меня УАЗик подрезает, что-то выписывает передо мной. Потом останавливается. Я подхожу, а там солдат сидит, в кроссовках такой. «Ты чего делаешь?» – говорю. Я в форме, майор. А он мне: «А ты кто такой?» Я поговорил с ним, но вижу, что бесполезно. Человек весь из себя, на пальцах. Я запомнил номер машины и ушел. Прихожу, пробил по базе, оказалось, что он водитель в… как же это называлось… как ФСБ, только военная структура. Служба безопасности, контразвездка, что-то такое, не помню.

Я позвонил полковнику, представился, говорю: «Так и так, вашего водителя вообще хотел арестовать за хамство. Разберитесь с ним». Через минут 30 меня вызвали по команде, я пришел к этому полковнику, на его столе лежало пухлое досье на меня. Разговор он начал так: «Ну, как там мама поживает в Краснодаре?» Потом сказал: «Ты вообще не соображаешь, видимо, на кого ты тут бычку тянешь. В следующий раз сделаешь такое, мы тебя посадим». Это то, что называется ситуацией в стране. Охреневшие морды, которые и тогда себя чувствовали безнаказанно, и сейчас. Только сейчас они при деньгах.

В какой момент вы осознали: денег совсем ни на что не хватает?

– У меня в 96 году родился младший сын, и когда мы покупали ему памперсы, мы не могли купить еду. Семья тогда жила в Калужской области, а я каждый день ездил в московскую. 100 километров в один конец. То есть они и так меня мало видели, а потом жена сказала: «Давай мы лучше совсем видеться не будем, но мы загнемся, если не будет подработки». И мы искали.

Найти было сложно?

– От друзей зависело, от связей. У меня был отпуск как-то раз, который я весь провел в Лужниках – помогал разгружать и продавать обувь. Он мне заплатил, что обещал, а сам, по-моему, ушел в убыток. Так вот, все эти приказы в армии были приняты для того, чтобы сохранить людей. Воевала родина с людьми. И когда я собрался уходить в «Спорт-Экспресс», мне сказали: «Пожалуйста. Уходи, но через тюрьму». Потому что я за месяц до этого подписал контракт с Министерством обороны на пять лет. И я писал на трех листах заявление о том, что я многодетный отец, трое детей, семья, я не могу содержать их на эти деньги. И потом на словах еще все объяснял. Сказал: «Понимаете, у вас нет шансов меня удержать. Я все равно уйду. Либо буду сидячее забастовки устраивать, либо дурак а валять. Но меня позвали туда, куда я все равно уйду». Они посмотрели и сказали: «Иди».

Когда вы поняли, что в армии вам скучно?

– Еще до того, как в эту армию пришел. Всегда это было. Что такое военная косточка? Есть люди, которые готовы к работе через преодолению себя, а есть те, которым постоянно нужны какие-то творческие позывы. Я до определенного возраста не мог себя ни к одной группе причислить, а потом понял. Все монотонное меня угнетает до сих пор.

После побега из армии в «Спорт-Экспресс» ваше финансовое положение сильно улучшилось?

– Сначала вообще нет – я ушел на те же деньги. Мне жена говорила: «Ну какой ты журналист, в армии ты уже чего-то добился, а тут неизвестность. Куда? Зачем? На те же деньги». А я сказал: «Я ушел бы туда, даже если бы мне вообще ничего не платили». После этого она поняла, что я окончательно сошел с ума. Зато сейчас признает: была не права.

Источник: peoples.ru