На чтение: 8 мин.
Поделиться: 
Александр Сыркин
Александр Сыркин

Александр Сыркин

индолог, профессор Иерусалимского университета

Фамилия
Сыркин
Дата рождения
не указана
Возраст
не указан
Страна / Гражданство
Россия
Категория
Историки

— Александр Яковлевич, почему вы решили перевести «Камасутру»?

— Само собой понятно, чем интересует нас ее содержание. Но меня привлекали и сам язык, и характер наставлений. Здесь примечательны черты научного описания, например стремление к исчерпывающему перечислению логических возможностей. «Когда колесо страсти пришло в движение, то нет уже ни науки, ни порядка», — так оговаривает автор свои систематизированные наставления. Здесь уместно вспомнить пушкинских Моцарта и Сальери, где «поверить алгеброй гармонию» — значит «разъять музыку как труп». Интересен и психологизм трактата, его внимание к эмоциям женщины: если мужчина не будет достаточно осторожен и бережен, девушка может испытать душевную травму, даже возненавидеть его. Автор говорит о важности общих интересов у любящих. Подобный подход выгодно отличает «Камасутру» от большинства классических любовных трактатов. Сегодня все это общеизвестно и элементарно, но не забудем, что «Камасутра» появилась в 3—4 вв. нашей эры.

— Вы занялись переводом в начале 60-х. Тогда это был табуированный текст. Вы надеялись его опубликовать?

— Насчет «Камасутры» иллюзий у меня не было — такое в советских условиях напечатать не могли. И, естественно, несмотря на благожелательные отзывы коллег, в издательстве дело застопорилось. Помню, как главный редактор «Восточной литературы», возможно, на что-то надеясь, повел меня в знаменитый дом на Старой площади к работнику отдела ЦК КПСС по науке. Этот уникальный в моей жизни эпизод ничего неожиданного мне не явил. Я говорил там об историко-культурной, научной, источниковедческой ценности книги, предлагал заменить отдельные слова латинскими эквивалентами, следуя медицинским и юридическим традициям, но ощущение было такое, что стоишь перед стенкой. Надзирающий за наукой ничего толком не сказал, но по его лицу все было ясно.

— А не было страшно переводить этот текст? Ведь вы нарушили запрет.

— Я как-то не думал об этом. Сам перевод я показал только немногим коллегам. А вообще, подобные тексты вполне могли стать подсудным делом. Однажды в институт из суда пришла просьба об экспертизе. Какого-то несчастного парня обвинили в хранении соответствующей самиздатовской рукописи. Это была даже не «Камасутра», а отчасти сходного типа классическое наставление. Меня попросили дать заключение, и я написал, что это нельзя квалифицировать как порнографию, то есть считать подсудным.

— То есть «Камасутра» вам жизни не испортила?

— Нет.

— А как сложилась судьба текста дальше?

— Рукописи таки остались без движения. А впервые перевод вышел в 93-м году и потом переиздавался. Старая мудрость: в России надо жить долго… Тут, правда, как и для многого другого, потребовался крах системы.

— Становится ли человек лучше, прочитав «Камасутру»?

— Ну это не наставление в духовном совершенствовании, чтобы так ставить вопрос. Но, конечно, можно говорить о расширении культурного, эстетического, в какой-то мере нравственного кругозора. Хотя понятно, что большинство покупателей интересуют сугубо технические детали.

— То есть научная или культурная ценность выше прагматической?

— Боюсь, ответ неоднозначен. Человек так или иначе проецирует себя на текст и делает этот текст «серьезным» или «пошлым». Кстати, даже шедевр словесного или изобразительного искусства может выполнять «порнографическую» функцию, коль скоро, безотносительно к своим эстетическим качествам, он служит удовлетворению определенных инстинктов. А от этого никакой шедевр не застрахован. Хорошо известно, сколь условны соответствующие запреты, сколь мало требовалось, чтобы стать «непристойным» для человека, скажем, викторианской культуры или, на нашей памяти, — для советской цензуры. С крушением этого строя маятник, во всяком случае в издательской практике, закономерно качнулся в противоположную сторону — вплоть до беспредела.

— А переводить было сложно?

— Задача переводчика значительно облегчалась тем, что характер «Камасутры» научно-дидактический, а не художественный — в отличие, например, от поэмы Овидия «Наука любви». Поэтому я просто давал по возможности точный филологический перевод.

— А если сравнить тот мир, в котором появилась «Камасутра», и мир, в котором живем мы: насколько человек европейской культуры и человек культуры индийской — это разные люди?

— Остановлюсь вкратце лишь на одном аспекте этой проблемы. Мифологизированное сознание европейца во многом основано на иудеохристианской идее прогрессивного развития. Я имею в виду Царство Божие на земле, нисходящий на землю «небесный Иерусалим», перековку мечей на орала и прочие образы. Идея эта под разными вывесками и при видимой своей гуманности обошлась человечеству слишком дорого, и мы не всегда отдаем себе отчет в том, какому заряду ненависти и агрессивности она дает выход. Кстати, видимо, поэтому, к несчастью, эта идея так хорошо и работает. В борьбе за светлое будущее, всеобщее или избирательное — все равно, люди истребили миллионы своих ближних. Индийская картина мира (индуизм, как и буддизм) по-своему более трезва и как бы ставит крест на наших земных перспективах. Соответственно, и зла она причинила гораздо меньше. Согласно этой догматике уже само существование наше на земле — наказание, результат прегрешений в прошлых существованиях. Таков закон кармы. Благая же карма в идеале ведет к освобождению и спасению, предполагает выход из цепи земных воплощений, слияние с Высшим началом. Причем это слияние безличное, не индивидуализированное, в отличие, например, от христианского блаженства в раю. Соответствующие установки многообразно отражаются в облике и поведении человека. Не говоря уже о том, что никаких земных надежд не оставляет и тот факт, что сегодня мы живем в наихудший мировой период.

— Почему наихудший?

— Согласно индуистской космологии существуют четыре мировых периода — от лучшего до самого плохого. Сейчас длится самый плохой — калиюга, когда праведники бедствуют, негодяи процветают, правители грабят народы и т. д. Он начался в пересчете на нашу хронологию в 3102 году до нашей эры, а длится 432 000 лет. Пять тысяч из них уже прошли. Так что сами понимаете, сколько еще осталось. Цикл из четырех периодов (свыше 4 миллионов лет) завершается уничтожением мира, который снова возрождается в таком же цикле.

— На ваш взгляд, могло бы индийское мировоззрение сделать мир лучше?

— Во-первых, есть некоторые его аналогии, например в отдельных мистических течениях христианства, но скорее не ортодоксального. Возможно, конечно, и положительное воздействие индийской духовности на пришедших к ней из иной среды. Важно лишь исходить из принципа «Царства Божьего внутри нас». Но, с другой стороны, в каждом так или иначе заложено видение мира, отвечающее важнейшей, присущей человеку потребности: как-то упорядочить содержание своего опыта. Коль скоро механизм этот уже работает, то за него, как правило, цепко держатся. И люди просто не видят и не слышат. А ведь человеческий материал за доступное нашему наблюдению время существенно не изменился. Косность и необучаемость людей, неистребимость их иллюзий поистине безграничны. Представьте себе, что ребенок начинает повторять: «У попа была собака…». Если он не дефективный, то быстро поймет, что это порочный круг. А взрослые каждый раз думают, что повторенное в 1001-й раз «У попа была собака…» обернется каким-то новым текстом. Но таков уж homo sapiens. Приведу лишь один пример на более низком духовном уровне: это бесконечные надежды и разочарования, связанные с выборами или с тем или иным политиком.

— Думаете, это то, что происходит и в России?

— Да всюду — и в России, и, например, в Израиле. Потребности в иллюзиях и в идолах коренятся слишком глубоко. Люди будут поклоняться кому и чему угодно — лишь бы удовлетворялись эти потребности , в частности и психопатологического свойства. Один старый немец как-то сказал мне: «Вы не думайте, что Гитлер обманул немецкий народ, он очаровал немецкий народ». Как это ни печально, Гитлер был рассчитан на массовый спрос. И тут нет смысла говорить и доказывать, бесполезна любая информация. Американский писатель Сол Беллоу очень точно заметил: когда потребность в иллюзиях велика, то человек не останавливается ни перед какими препятствиями, чтобы сохранить свое невежество. Так что и судьбы россиян не вызывают у меня оптимизма. Ведь происходящее там — это тоже частный случай удовлетворения спроса.

— То есть никаких просветов?

— У меня старое ощущение двух традиционных противоположностей российской жизни: бездарность власти и изобилие чудесных дарований в словесности (во многом — «учительной», хотя и не способной ни на йоту исправить власть имущих). Поменьше бы отвлекаться на первую, побольше жить второй.

Источник: peoples.ru